Том 9. Рассказы и очерки - Страница 58

«Никакой тут мерзости нет. Здесь барыни еще хуже. Меня не убудет от этих поцелуев блудливого старика. А между тем лишние деньги пригодятся для дома: для меня и Антоши».

Через две-три минуты она уже решила, что за пять рублей уплата произведена, и, оттолкнув осоловелого старика, шепнула:

— Будет! Еще барыня войдет… Каково?

Старик испуганно отошел к столу и, присаживаясь, пролепетал сдавленным голосом:

— Милая… Обворожительная! Если б вы знали, как я вас… люблю!

— Знаю!.. — насмешливо промолвила Матреша.

— Так заходите вечером… на четверть часа… Придете?

— Может быть! — неопределенно засмеялась Матреша.

— Я снова подарю золотой…

— Но только помните уговор; кроме поцелуев, как сейчас, ничего!..

— И флирт с вами наслаждение, Матреша… О, какая вы милая, Матреша!..

«И какой ты противный!» — подумала Матреша, улыбаясь глазами.

В эту минуту в двери тихо постучали.

Матрена уже сметала книги с этажерки пуховкой, как ни в чем не бывало, а жилец хриплым голосом разрешил войти и успокоился, что в дверях стояла толстая, пожилая кухарка. Извинившись, что осмелилась побеспокоить генерала, она сказала, что зовут Матрешу.

— Мальчик какой-то ждет тебя в кухне! — шепнула в коридоре кухарка.

Обе спустились в кухню. Наумка торопливо доложил Матреше о своем поручении и что извозчик ждет. Пароход скоро уходит. Уж второй свисток.

Матреша обрадовалась, почему-то смутилась, бегом вернулась наверх и нетерпеливо постучала в комнату Ады Борисовны.

И, впущенная, возбужденно и почтительно проговорила:

— Позвольте на полчаса отлучиться, барышня!

— Это зачем? — с неудовольствием спросила хозяйка, подозрительно взглядывая на взволнованное лицо Матреши.

— Антон прислал за мной. «Баклан» уходит. И какая буря, барышня! — прибавила тревожно Матреша.

— Твой матрос мог бы сам забежать… И что матросам буря… А ты дома нужна.

— Антону, значит, нельзя.

— И тебе нельзя… Скажите, пожалуйста, что за проводы!

«Экая злюка и бессердечная!» — подумала Матреша.

Оскорбленная, возбужденно возвышая голос, Матреша проговорила:

— Кажется, без необходимости утром не прошусь, барышня. Ровно каторжная у вас работаю… Не зудите, барышня, и отпустите, а не то и без спросу уеду…

— Не будь дерзкая, Матреша!.. Номера третий и пятый убраны?

— Убраны.

— Уезжай и скорей возвращайся!.. И что у нас за прислуга! — вздохнула Ада Борисовна.

Но Матреша этих слов, верно, не слыхала. Она была уже в своей маленькой комнате в первом этаже, против комнаты Ады Борисовны, торопливо обвязала шею голубой лентой, надела теплое пальто с барашком на воротнике, новую шляпку, переложила из кармана золотой, только что полученный от жильца № 3, в портмоне, и выбежала на улицу.

Через минуту она с Наумкой ехала на мол.

Чем ближе подъезжала коляска к молу, тем ужаснее казалась буря.

И Матреша чувствовала себя виноватой перед Антоном, что он все еще матросом и должен идти в такую бурю.

«Могла бы уже с ним не разлучаться. Деньги-то прикоплены», — думала Матреша и взволнованно повторяла:

— Ради бога, поскорее, извозчик! Поскорей, голубчик!

VIII

Едва сдерживая безумную радость, охватившую Антона, когда он увидал коляску, в которой сидела Матреша, казалось, еще красивее и франтоватее, — он уж и не подумал больше о том, чтобы «показать себя» Матреше и искровянить ее «обманную рожу».

Но, словно бы стыдясь показать, как он обрадовался и как он ее любит, Антон встретил Матрешу, когда она взбежала на пароход, не особенно горячо и, напуская на себя беззаботный вид, пожал руку и проговорил:

— Однако и поздно, Матреша… Полагал, и не приедешь…

— Не знала, что пришел… Письмо бы послал…

— Послал…

— Не получила, Антоша, честное слово!..

Антон отдал рубль Наумке и повел Матрешу вниз, в матросскую каюту.

— Небось, торопилась?..

— Еще бы!

Матреша обвила шею Антона и крепко-крепко поцеловала его. Глаза ее блестели такой любовью, что Антон, счастливый и радостный, восторженно любовался Матрешей и, словно не находя слов, несколько секунд молчал.

И спросил наконец:

— А живешь как у своей уксусной?

— Подлая… Не хотела отпускать сегодня… Сказала, что и без спросу уеду…

— Молодца ты у меня, Матрешка.

Он крепко сжал ее руку и прибавил:

— Вернемся с рейца, к тебе забегу.

— Не ходи ты в рейц. Слышишь? Оставайся здесь. Едем! — возбужденно говорила Матреша.

И в голосе ее звучала мольба. И глаза ее так нежно ласкали.

— Никак нельзя.

— Сделай для меня… Шторм-то какой… О, господи!

— Служба. И нехорошо уйтить. И под суд уйдешь, если сбежишь… Понимаешь?

Матреша понимала не то, что уйти нехорошо, а то, что посадят в тюрьму. Но теперь она понимала, что виновата перед Антоном, когда уговаривала его не оставлять пока места рулевого на пароходе, благо жалованье хорошее, и сама не хотела бросать места горничной. Доходы соблазняли ее и после интимности с Антоном и выхода за него замуж.

Она скрывала это от него. Ведь доходы не мешали ее любви к Антону, но он бешеный, ревнивый… Вызнал бы все, живя в Ялте.

И, охваченная поздним раскаянием, она заплакала.

— Не реви, Матрешка… Чего реветь? — с необыкновенной нежностью проговорил матрос, тронутый страхом Матреши за него и сам отлично понимающий опасность шторма.

И, стараясь поцелуями вытереть слезы, он, чтоб подбодрить Матрешу, прибавил своим уверенным и бесшабашным тоном: